Трусы и усы в армии не положены

Служившие мужики часто вспоминают армию. Как не вспомнить, если на гражданке уже нигде и никогда невозможно ощутить "величие" роли "дедушки", преподнесенного тебе вооруженными силами.

Это короткий, но очень яркий отпечаток от ощущения собственной значимости. Присущее почти каждому стремление к превосходству насыщается в период службы в армии в полном объеме.

Так получилось, что в армию я был призван не со своими одногодками. Можно сказать, служить пошел уже зрелым человеком. До армии уже успел поработать и директором сельской школы, и председателем сельского Совета (то, что сейчас называется "глава сельской администрации"). Поэтому оказался добрым и очень наблюдательным "дедушкой".

Надо сказать, ─ служил я не офицером. Военной кафедры в нашем институте не было. Был рядовым, потом сержантом, а звание офицера запаса получил по окончании службы. Так что, знаю службу изнутри, и мои наблюдения, полагаю, небезынтересны.



На заре своей юности, когда я постигал профессию токаря в цехе механизации, нашим наставником был пожилой человек, которого мы уважительно звали - "дядь Петя". Он часто увещевал одного из наших коллег по обучению, отличающегося самонадеянностью во взаимоотношениях.

И, в ходе воспитательного процесса, повторял одну и ту же фразу: "Научат тебя в армии в бутылку с…ь и горлышко не замарать".

До армии наш приятель не дошел, ─ посадили. А так, действительно, научили бы. И вряд ли он попал бы за колючую проволоку. Парень с нормальной натурой и дерзким характером.

Дядя Петя знал, что говорил. Если характер можно сравнить с одеждой, то армия сначала "раздевает". Вся твоя прежняя одежда, как бы, остается в прошлом.

Этот переходный период на армейском сленге называется временем "выпукивания маминых пирожков". Окружающая тебя система вещает тебе, ─ забудь, кто ты был, сегодня ты - воин. И это - не воинский статус. Это пренебрежительное обращение к тебе: "Слышь, воин, иди сюда".

Такое "причесывание" характера под армию, ─ процесс весьма болезненный. Благо, что процедура эта коллективная. В одиночку такой прессинг было бы очень трудно выдержать.

Следует уточнить. Процесс ваяния из меня солдата я прошел в том воинском подразделении, где главенствовал устав. Такое явление в армейской среде называют "уставщиной", которая противопоставляется "дедовщине".

Уставщина исключает дедовщину как деструктивное явление. В таких подразделениях "деды" есть, и они обладают непререкаемым авторитетом, но "дедовщины" нет. С дедовщиной я так же непосредственно сталкивался, но об этом - в другой раз.

Многие говорят, что начинают осознавать, что ты - в армии, в момент стрижки наголо. Я к этому, видимо, был готов. Особых ощущений не было. Лично мой процесс сознательного смирения с участью солдата начался с трусов.

Когда выдали кальсоны, не надевая их, я ждал, когда же выдадут трусы. Однако, на мой вопрошающий взгляд, прапорщик многозначительно изрек: "Усы и трусы в армии не положены".

Я знаю ─ теперь по-другому, но в 80-е годы прошлого века, было так. И надевая кальсоны на голое тело, я как-то явственно почувствовал, что с меня слетает и мой бывший социальный статус, и мое свободолюбие, и многое другое, что было в моем характере до данной минуты.  Я военнослужащий, ─ и должен пребывать в этом статусе в рамках установленного времени.

Много можно говорить на эту тему. Но я часто думаю. Если бы не армия, мне было бы тяжелее выдержать разгул 90-х, когда нужно было держать себя в руках, и, сцепив зубы, терпеть. Терпеть от понимания того, что ничего пока невозможно изменить. А такие моменты в нашей жизни бывают нередко.

Способность к жизнедеятельности в весьма не комфортной обстановке, это - серьезное приобретение. И для меня, как и для многих, служба в армии стала бесплатной "школой выживания".